И исторический анекдот в довесок

"Карл II ночью без охраны идет по Лондону. Навстречу ему идет его брат Яков (будущий Яков II) с охраной и свитой. Заметив прохожего Яков попросил доставить его под свои ясные очи. Увидев короля - зашипел: "Мол, брат, как же так - ночной Лондон это не шутки. Убьют и все."
На что Карл II ему ответил - "Дорогой Яков! Сейчас вся Англия встала на мою защиту. И я даже в ист-эдских доках в безопасности. Знаешь почему? Да потому что если я умру - мне наследуешь ТЫ".

@темы: история - лица и годы, Европа

---

ЖЗЛ: Роберт Харли, граф Оксфорд

Хотелось бы рассказать еще об одном деятеле времен Вильгельма III, королевы Анны и Георга I. Речь пойдет о Роберте Харли, графе Оксфорде и графе Мортимере. Впрочем, пока юнного повесу еще рано так называть, ведь эти титулы он получит только в 1711 году, а пока можно сказать, что в 1661 году в семье последнего английского губернатора Дюнкерка 37-летнего Эдварда Харли и его третьей по счету жены Бриллианы Харли (в девичестве — Конвей) родился мальчик, которого назвали Робертом.
Роберт рос в довольно образованной семье и с отрочества впитал в себя учения английских философов Томаса Гобса и Джона Локка, особенно в той их части, что любое государство — это продукт общественного договора. Если власть перестает удовлетворять потребностям людей — они вправе сменить эту власть.
Собственно именно эти принципы руководили Робертом и его отцом, когда они в 1688 году перешли на сторону Вильгельма Оранского и даже заняли для него город Ворчестер. Оранский не забыл услуги семейства Харли и на следующий год Роберт был избран в Палату Общин как представитель одного из графств Корнуолла.
Вскоре те, кто по сути возвел Вильгельма на трон (Мальборо, Харли, Годолфин, Рассел) составили ему оппозицию, вернее даже — не уверенные, что война Аугсбургской лиги закончится победой Оранского (а полководец он был действительно никакой), решили подстраховаться на случай поражения, вступив в переписку со свергнутым Яковом II. Но если Мальборо был заключен в Тауэр, а Годолфин, Шрусбери и Рассел поплатились своими постами, то молодой Харли остался в Парламенте как один из лидеров тори. В 1701 году он даже стал спикером Палаты Общин, но настоящий взлет его карьеры начался с царствованием королевы Анны. 18 мая 1704 года Харли становится государственным секретарем Северного Департамента.
В отличие от своего закадычного дружка Генри Сент-Джона Харли не бегал по шлюхам, не просаживал отцовское состояние в карты, избегал дуэлей. Известно только одна его слабость — милорд был пьяницей гулливеровского пошиба — к примеру утро сэра Роберта начиналось бутылочки бренди в 2 пинты (примерно 1 литр). Но госсекретарь был прожженым политиканом, по словам современников Харли "любил заниматься обманом и интригами не столько по необходимости, сколько ради получения удовольствия от своего хитроумия. Если кому-либо от рождения было предопределено стать мошенником, так это ему". Современники называли его Робином-обманщиком. Но обманшик был умен, в его друзьях числились Джонатан Свифт (кстати — увековечивший Харли в «Приключениях Гулливера»), Александр Поуп, Джон Грей и Деларивэр Менли.Вообще окололитературной деятельности Харли мы обязаны появлением таких книг как «Путешествие Гулливера» и «Робинзон Крузо». Именно литература свела вместе столь раных людей как Генри Сент-Джон и Роберт Харли.
В 1704 году Харли подружился с Даниэлем Дефо, и это знакомство как раз и создало тайну вокруг имени Харли. Госсекретарь по совету Дефо решил создать эффективную шпионскую сеть в Англии, чтобы следить за настроениями в графствах и выявлять якобитов. Сеть получилась настолько эффективной, что вскоре в орбиту ее деятельности попали Голландия и Франция, Харли стал заниматься и внешней разведской. Французские эскадры в Тулоне, Бресте, Дюнкерке находились под постоянным наблюдением людей Харли и Дефо, что очень помогало английским войскам, ведущим с Францией войну за Испанское наследство.
Большую тревогу у госсекретаря вызывали настроения в Шотландии, где так же была налажена работа политической полиции. К 1706 году Харли считался признаным экспертом по шотландским делам, вмешательство его агентов помогло в зародыше задавить объединение противников унии с Англией.
О планах высадки якобитов в 1709 году в Шотладии Харли предупредил правительство за полгода. В результате эскадра Клода Форбэна не только не смогла высадить французские части у Ньюкасла, но и была обнаружена большим соединением Джорджа Бинга, от которого Форбэн смог уйти только из-за испортившейся погоды.
В 1710 году Харли вместе с Сент-Джоном смогли в результате придворной интриги скинуть Сару Мальборо, навязав королеве Анне свою протеже — тучную красноносую пьяничу Абигаль Мэшем (сравните ее описание с тем, что вы видели в «Стакане воды»). К власти пришли тори, лидерами которых были Сент-Джон и Харли.
Основными пунктами программы нового правительства было заключение мира с Францией и пересмотр Декларации о Наследии, оставленной Вильгельмом Оранским. Дело в том, что королева Анна (все 17 детей которой умерли), не имела прямого наследника престола, и согласно этой Декларации трон Англии переходил к ганноверскому курфюрсту Георгу, которого Анна жутко ненавидела. Сент-Джон в кулуарах прямо говорил, что трон надо пообещать сыну Якова II — Якову III, однако Старший Претендент имел глупость подвердить католическую веру своего папаши, что сразу же дало Парламенту повод исключить Якова III из числа наследников Анны.
Харли и Сент-Джон постепенно стали злейшими врагами — королева Анна взяла сторону новоиспеченного фаворита Генри Боллингброка (когда Сент-Джон получил титул гарфа Боллингброка лодонские проститутки кричали: «10 тысяч фунтов годового дохода, и это все для нас, сестры!») и сэр Роберт (ставший к тому времени графом Оксфордом) отошел от дел.
1 августа 1714 года королева Анна умерла и на трон взошел Георг I. Боллингброк бежал из страны, а Харли попал в Туаэр по обвинению в якобизме (не в последнюю очередь благодаря болтливому Сент-Джону), где пробыл до 16 июля 1716 года. Обвинение в государственной измене и шпионаже в пользу Якова III было снято, но силы 55-летнего графа Оксфорда уже были подорваны. Он неприметно скончался в Лодоне 21 мая 1724 года.

Утянуто тут: jaerraeth.livejournal.com/266257.html

@темы: история - лица и годы, Европа

---

...вкладываю в его-мои уста по большей части свои слова. Сам знаешь, как это бывает... И опять завидую ему...

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

А вот и ладно, вот и до меня дошло =)

Назовите мне фандом, а я скажу, какой персонаж из этого фандома...

1. Любимый
2. Нравится внешне
3. Наиболее похож на меня
4. Неприятен
5. Не нравится внешне
6. Имеет со мной меньше всего общего
7. Не понимаю
8. Был(а) бы не против оказаться на месте...
9. Хотел(а) бы поговорить с...
10. Точно не хотел(а) бы встретить...
11. Мог(ла) бы встречаться с похожим на...
12. Попробовал(а) бы сыграть роль...

@темы: флеш-моб

---

Ломендил Дориану

До полнолуния на морском берегу еще пять лет. Конечно, есть другие края, другие берега и люди вокруг, есть иной мир, освещенный серебром, пролитым тонким серпом месяца. Есть. Но в моей ладони нет твоей, а я теперь, внезапно озаренный сокровенным знанием, знаю,какой теплой, живой и искренней становится реальность, в которой я могу держать тебя за руку. Вот ведь и так бывает: при свете луны словно впервые увидел Тебя. А может и правда - впервые. И эту улыбку, и искренний восторг, и... Мне почудилось, что я знаю тебя уже очень давно. И что быть рядом - правильно. Любоваться можно не только луной, и я любуюсь тобой, едва сдерживая порыв приобнять тебя за плечи. Я знаю: не время, не место.. Не та луна скрывается за отрогами гор. А до моей луны еще бесконечное ожидание и долгая дорога домой - к тебе.

@темы: игровое, Аэнтарра

---

На правах рекламы

В общем, я недолго метался...

---

Страдания молодого дона

...Гроза за окном... Такое впечатление, что она никогда не закончится. Проклятая погода! Проклятый день, принесший неприятностей больше, чем две недели перед этим. Сначала дон Себастиан сбежал, найдя себе благовидный предлог. Хочется верить, что данное _мне_ обещание он исполнит и Андреа вернется домой целой и невредимой. Но зачем тогда этот утренний фарс? Зачем подсчитывать дни, заранее зная, что не собираешься вернуться? Расставание далось на удивление тяжело, а ведь Себастиан не был никем, кроме случайного попутчика, да и проблем приносил больше, чем... ну, почти столько же, сколько Андреа. Разве что теперь я остался тем, кто может в случае чего держать оружие в руках, пока Эрих приходит в себя. И вот тут Себастиана будет очень нехватать. Дуэльные кодексы и этикет, так необходимые при дворе и в высшем свете, оборачиваются ничем в захолустьях типа Сан Бланко. Я знал это и раньше, нельзя сказать, что я вообще не путешествовал по Кастилии, но окрестности Леса Друзей не идут ни в какое сравнение с теми мирными захолустьями, куда судьба закидывала меня раньше.
В нижнем зале трактира уже малолюдно. Дождь разогнал всех по домам, гитарист ушел, а компания за крайним столиком, рискнувшая с утра уйти в Лес, сидит, пытаясь подсохнуть и согреться. Будь на моем месте Эрих или Себастиан, позлорадствовали бы. Мне же жаль этих дам. И дам, и "музыкантов". В промокшей одежде особенно мерзко сидеть за столом. Странно, что они не переоделись, но это ведь не мое дело.
- Эй, трактирщик! Десяток кружек пива и что-нибудь к ним!
После вчерашнего вечера трактирщика как подменили. Дружелюбен и быстр, хотя и не в ущерб себе. А пиво тут гадкое, хоть и не разбавленное почти. Специальное предложение для дорогих гостей, не иначе.
...Гроза все ближе... Молнии наверное сверкают так же ослепительно, как полчаса назад. А перед мысленным взором то и дело возникает Ее силуэт у окна. Затянувшееся молчание, тишина, нарушенная песнями на айзенском из соседней комнаты да грохотом грома. Она. Она, в полоборота к улице, слеза на Ее щеке, сжатые пальцы, движение, словно Она пытается освободиться от моих навязчивых объятий... Я не должен был... Или наоборот - должен был более явно? Но нет. Пусть так. Какое, оказывается, страшное слово: "Замужем". Никогда не думал о нем с такой точки зрения.
Пиво медленно заканчивается, может есть смысл заказать еще? Так проще и легче думать, отвлекаясь от воспоминаний на сожаления о том, что родичи в наследство оставили мне способность пить не пьянея. И от того, что я теперь вобще не знаю, как себя с Ней вести. Как говорить, что делать? Или делать вид, что все произошедшее в комнате - моя оплошность и недоразумение, которое больше не повторится?.. До чего же хочется уехать отсюда куда глаза глядят. Только Эрих тогда останется тут сам, еще и без денег.
Батарея из пустых кружек неуклонно становится больше.
- Я тут присяду?
Я и не заметил, как она спустилась вниз. Только кивнул ей в ответ, мол, конечно. И был вознагражден рассказом о том, как только я ее понимаю, ее лучший друг.
Она могла жаловаться дальше, могла что-то спрашивать, я только автоматически ей поддакивал. "Лучший друг" эхом звучало в голове, перемежаясь с "замужем", и я с трудом воспринимал, что она сейчас от меня хочет. Разве что она хотела, чтобы ее выслушали. О, выслушивал я внимательно. Это было единственным, что мне оставалось. Что поделать? Лучше быть "лучшим другом", чем перестать вообще ее видеть. Интересно, насколько хватит моего терпения?.. Или, может, Эрих в чем-то прав, поднимая тост за то, чтобы было, кому скрасить ночь по доступной оплате?
"...Любовью оскорбить нельзя, кто б не был тот, кто грезит счастьем, нас оскорбляют безучастьем..." - какая глупость, если вдуматься. Что ж, буду молчать и дальше, покуда смогу, чтобы ее честь и гордость могли быть спокойны...

@темы: фанфик, 7th sea, игровое

---

...и еще раз..

СТРУКТУРА ГОСУДАРСТВЕННОГО УПРАВЛЕНИЯ В ЭПОХУ ХЭЙАН


Государственный совет (Дайдзёкан)
Высший административный орган. Главой Государственного совета был Великий министр (дайдзёдайдзин). В начале эпохи Хэйан великими министрами становились, как правило, принцы крови, но к концу X в. это звание перешло к регентам и канцлерам. Должность чисто номинальная.
Левый министр (садайдзин) — фактически основная фигура в Госу­дарственном совете, занимавшаяся делами правления.
Правый министр (удайдзин) замещал левого министра в его от­сутствие. Ведал подготовкой и проведением различных придворных церемоний.
Министр двора (найдайдзин) — должность, не предусмотренная ко­дексом Тайхорё. Министр двора непосредственно занимался делами императорского семейства и замещал левого и правого министров в их отсутствие.
Первым министром двора был Фудзивара Каматари (614—669) — один из высших сановников при дворе имп. Тэнти (626—671), основа­тель рода Фудзивара. После него министры двора не назначались, и только в конце VIII в. эта должность была восстановлена, хотя бывали периоды, когда во главе Государственного совета стояли только три министра — великий, левый и правый.
Старший советник министра (дайнагон) непосредственно подчинялся великому министру. Ведал всеми делами в случае отсутствия министров. Кодекс Тайхорё предусматривал наличие четырех дайнагонов, но вскоре их число сократилось до двух. При императоре Уда (887—897) была учреждена должность заместителя старшего советника (гон-дайнагон), в результате чего старших советников стало трое. Впоследствии число заместителей увеличилось, и соответственно увеличилось число стар­ших советников (их стало сначала восемь, затем шесть). Гон-дайнагон со временем становился обычно дайнагоном.
Второй советник министра (тюнагон) — должность, не предусмот­ренная кодексом Тайхорё. Возникла, когда число старших советников (дайнагонов) сократилось до двух. В 756 г. была введена должность заместителя второго советника (гон-тюнагон). Заместитель второго со­ветника со временем, как правило, становился вторым советником. Выполнял те же функции, что и старший советник.
Младший советник министра (сёнагон). Основной обязанностью младшего советника была передача императорских указов. У него хранились императорская печать, печать Государственного совета и «коло­кольчик императорского посланца» (который вручался каждому придвор­ному, отправлявшемуся куда-то по распоряжению императора). По звону этого колокольчика придворного должны были обеспечивать на станциях всем необходимым для дальнейшего передвижения. Кроме того, младший советник должен был переписывать набело основные указы и постановления.

После того как в 810 г. был учрежден Императорский архив (Курододокоро), многие функции младших советников перешли к архи­вариусам (куродо), и в их ведении остались только колокольчик и печати.
Левая и Правая ревизионные канцелярии (Сабэнкан, Убэнкан) — подчинялись непосредственно Государственному совету. Ревизоры осу­ществляли контроль за восемью ведомствами. Каждая канцелярия над­зирала за деятельностью четырех ведомств (табл. 2), имея в своем рас­поряжении всю их документацию. Ревизоры, как правило, назначались из среды ученых.
Государственные советники (санги, сайсё) — должность, не преду­смотренная кодексом Тайхорё. Советники входили в состав Государст­венного совета и привлекались к обсуждению важнейших государствен­ных дел наравне с министрами и их советниками (дайнагонами). Обычно на эту должность назначали людей, известных своей ученостью. Совет­ники, как правило, одновременно занимали ведущие места в других ве­домствах.
Вице-советники (хисанги) — лица Четвертого ранга (а не Третьего, необходимого для того, чтобы стать советником), по ряду причин допускаемые до участия в обсуждении государственных дел наравне с советниками.


Восемь ведомств
1. Ведомство дворцовых служб (Накацукасасё) — ведало внутренними делами императорского дворца. Главой ведомства (Накацукасакё)становилось лицо Четвертого ранга, как правило принц крови. Одной из значительнейших должностей в Ведомстве дворцовых служб являлась должность близкоприслуживающего (дзидзю). На эту должность обычно назначались юноши из знатнейших столичных семейств, имеющие Пятый ранг и недавно начавшие служить во дворце. Дзидзю должен был постоянно находиться при императоре, опекать его, следить за исполнением его желаний, наблюдать за точным следованием этикету. Нередко дзидзю имел также должность в Государственном совете, являясь советником министра (дайнагоном или тюнагоном) или госу­дарственным советником (санги).

Ведомство дворцовых служб имело в своем подчинении шесть управлений (рё или цукаса) и Службу срединных покоев (Тюгусики).
Начальниками управлений (то) назначались чиновники Пятого ранга. Главой Службы срединных покоев (дайбу) был чиновник Четвертого ранга.

2. Церемониальное ведомство (Сикибусё, Нори-но цукаса) — ведало проведением всех дворцовых церемоний и их подготовкой, занималось вопросами образования и контролировало деятельность гражданских чиновников.
Главой ведомства мог быть только принц крови не ниже Четвертого ранга. Глава ведомства (сикибукё) имел в своем распоряжении двух помощников, назначаемых из числа чиновников Пятого ранга. Старший помощник обычно являлся наставником императора.
Церемониальному ведомству подчинялась Палата наук и образования (Дайгакурё), непосредственно занимавшаяся подготовкой и обучением государственных чиновников. Глава Палаты наук (то) обычно определял порядок проведения больших праздников, руководил их подготовкой.

3. Ведомство упорядочения и установлений (Дзибусё, Осамуру-цукаса) — занималось различными тяжбами, ведало вопросами родо­словных, в семьях выше Пятого ранга разрешало споры о наследстве, браках, об установлении старшинства среди членов рода, руководило проведением похорон, подготовкой к государственным дням скорби, ве­дало монастырями и приемом иностранных послов.
Главой ведомства (дзибукё) могло быть лицо не ниже Четвертого ранга.
Ведомству подчинялось три управления, начальниками которых (то) назначались чиновники Пятого ранга.
Музыкальная палата (Гагакурё) — осуществляла подготовку танцо­ров и музыкантов для дворцовых празднеств, занималась обучением юношей из аристократических семейств танцам, пению и музыке.
Палата посольств и монастырей (Гэмбарё) — занималась отправле­нием послов в другие страны и приемом чужеземных посольств, ведала делами монастырей.
Управление императорских гробниц (Сёрёрё) — ведало организа­цией похорон для членов императорского семейства, осуществляло контроль над состоянием гробниц.

4. Налоговое ведомство (Мимбусё) — ведало учетом населения, сбо­ром налогов и назначением трудовых повинностей.
Главой ведомства (мимбукё) могло быть лицо не ниже Четвертого ранга.
Ведомству подчинялись два управления: Управление финансов (Кадзуэ-но цукаса), ведавшее учетом населения и контролировавшее финансовое состояние страны, и Налоговое управление (Тикара-но цукаса), ведавшее непосредственным сбором налогов и назначением трудовых повинностей.
Начальниками управлений (то) назначались чиновники Пятого ранга.

5. Военное ведомство (Хёбусё, Цувамоно-но цукаса) — занималось обучением воинов, подготовкой и формированием военных отрядов, ведало военной амуницией, конюшнями и пр.
Главой ведомства (хёбукё) назначался принц крови не ниже Чет­вертого ранга.
Военному ведомству первоначально подчинялось пять управлений: кавалерийское, строительное, военно-музыкальное, флота, охотничье. Позже управления были частично объединены, частично ликвидированы, и в непосредственном подчинении Военного ведомства осталось только одно Отделение надзора за охраной дворцовых ворот (Хаято-но цу­каса), которое контролировало деятельность дворцовой охраны. Главой Отделения надзора (ками) был чиновник Шестого ранга.

6. Судебное ведомство (Гёбусё) — занималось рассмотрением про­шений и назначением наказаний за провинности. Главой ведомства (гёбукё) могло быть лицо не ниже Четвертого ранга. Ведомству подчинялось Отделение тюрем (Хитоя-но цукаса), ведавшее вопросами содержания заключенных.
Глава Отделения (нами) назначался из числа чиновников Шестого ранга.

7. Ведомство по делам казны (Оокурасё) — учитывало и распреде­ляло поступавшие из провинции доходы, устанавливало цены, ведало хранением золота, серебра, драгоценных камней. Главой ведомства (окуракё) назначалось лицо не ниже Четвертого ранга. Сначала ведомство имело в своем распоряжении пять управле­ний: металлической утвари, лаковых изделий, швейное, ткачества, двор­цового убранства. Затем управления объединились или были ликвидиро­ваны, и осталось одно Отделение ткачества (Орибэ-но цукаса), глава которого (коми) имел, как правило, Шестой ранг.

8. Ведомство внутридворцовых дел (Кунайсё) — ведало всеми служ­бами, связанными с внутренней жизнью дворца. Глава ведомства (кунайкё) имел обычно Четвертый ранг. Ведомству подчинялись: Служба императорских трапез (Дайдзэн-сики) во главе с дайбу, который назначался из чиновников Пятого разряда; пять управлений (рё или цукаса) во главе с то, назначавшимися из чиновников Пятого ранга, и пять отделений (цукаса) во главе с сё, имевшими, как правило, Шестой ранг.



Шесть служб сторожевой охраны
1. Левая и Правая личные императорские охраны (Саконоэфу, Уконоэфу) — охраняли императорский дворец, сопровождали импера­тора при выездах.
Во главе охраны стоял старший военачальник (дайсё), имевший Третий ранг. В середине эпохи Хэйан дайсё, как правило, одновременно являлся министром или советником министра (дайнагоном или тюна-гоном).
В подчинении у старшего военачальника находился второй воена­чальник (тюдзё). Тюдзё имел, как правило, Четвертый ранг и одновременно мог быть назначен государственным советником (сайсё-но тюдзё) или главным архивариусом (то-но тюдзё). В составе Личной императорской охраны было обычно два или четыре военачаль­ника.
Младшие военачальники (сёсё) назначались из лиц Пятого ранга. Нередко они служили еще и в Ревизионной канцелярии (бэн-но сёсё) или в Императорском архиве (куродо-но сёсё). В составе Личной императорской охраны обычно бывало четыре младших военачальника.
Военачальники (дайсё, тюдзё и сёсё) обычно сопровождали импе­ратора при выездах и во время особенно торжественных церемоний с луком и стрелами в руках.
Старшие стражники (сёгэндзё или дзо) постоянно находились при императорской особе. Обычно они имели Шестой ранг и служили одно­временно в Императорском архиве (куродо-но дзо).
Младшие стражники (сёсо) и служители (тонэри) выполняли раз­личные несложные обязанности во время обрядов и церемоний, из них формировалась охрана императорского дворца, они же совершали еже­дневные ночные обходы.

2. Левая и Правая привратные охраны (Саэмонфу, Уэмонфу) —в отличие от Личной императорской охраны, которая охраняла непо­средственно императорские покои, контролировали внешние подступы к
императорскому дворцу.
Начальником привратной охраны (эмон-но коми) назначалось лицо Четвертого ранга, часто имевшее также звание советника министра или государственного советника.
Начальнику подчинялись помощник (эмон-но сукэ) и стражники (дзо, сакан).
Стражник дзо именовался также югэй-но цукаса (несущий колчан), ибо обычно в руках у него был лук, а за спиной — колчан со стрелами.

3. Левая и Правая дворцовые охраны (сахёэфу, ухёэфу) охраняли ворота императорского дворца, наблюдали за порядком во дворце, сопровождали членов императорского семейства во время торжественных выездов. Звания те же, что и в Привратной охране.


Императорский архив (Курододокоро)
Императорский архив не был предусмотрен кодексом Тайхорё, его учредили в начале IX в. Первоначально в ведении служителей Импе­раторского архива находились самые ценные рукописи и императорские рескрипты, но очень скоро он стал ведать всеми дворцовыми делами. Архивариусы (куродо) всегда находились в покоях императора, переда­вали его поручения, распоряжались проведением церемоний. В их веде­ние постепенно попали гардероб и стол императора. Архивариусами обычно назначались юноши из знатных семейств, эта должность для многих становилась началом придворной карьеры. (Все самые могущест­венные особы из рода Фудзивара — Мититака, Корэтика, Митинага — начинали свою придворную службу с Императорского архива.)

Главой Императорского архива (бэтто) назначалось лицо Второго ранга, как правило левый или правый министр, реже — старший совет­ник министра (дайнагон).
Под началом у главы архива (должность чисто номинальная) были два главных архивариуса (куродо-но то), ведавшие различными сторо­нами дворцовой жизни. Они назначались из лиц Четвертого ранга, причем, как правило, один из них служил одновременно в Ревизионной канцелярии (то-но бэн), а второй — в Личной императорской охране (то-но тюдзё).
В распоряжении главных архивариусов были три хранителя Пятого ранга (гои-но куродо) и четыре хранителя Шестого ранга (рокуи-но куродо), выполнявшие мелкие поручения императора, прислуживавшие при высочайших трапезах. Хранители часто служили в Личной импера­торской охране (Коноэфу) или в Привратной охране (Эмонфу).

Императорские мастерские (Сурисики)
Императорские мастерские занимались ремонтом и изготовлением утвари для императорского дворца. Учреждение, не предусмотренное кодексом Тайхорё. Глава мастерских (дайбу) имел Четвертый ранг.


Задние (женские) покои дворца (Кокю)
Кодекс Тайхорё предусматривал наличие определенного числа ложниц разных категорий в женских покоях дворца.
Наложниц высшей категории (следующих по значительности своего положения за императрицами) (хи) — две. Хи выбирались среди принцесс крови.
Наложниц средней категории (фудзин) — три. Фудзин выбирались из числа дочерей вельмож Третьего ранга.
Наложниц низшей категории (химэ) — четыре. Химэ выбирались из числа дочерей чиновников не ниже Пятого ранга.

В конце VIII — начале IX в. возникло новое звание — высочайшая наложница (него), которое вытеснило все прежние. Сначала него выбирались среди дочерей придворных сравнительно невысоких рангов (Четвертого или Пятого) и, в сущности, ничем не отличались от химэ, но к концу IX в. авторитет него значительно возрос, их стали выбирать, среди дочерей вельмож не ниже Третьего ранга (как правило, они были принцессами крови или же дочерьми принцев крови, великих министров).; При благоприятном стечении обстоятельств (чаще всего при наличии могущественного покровителя в лице отца, брата или дяди) него могла стать императрицей-супругой (особенно если у нее рождался сын).|
Следующим по значительности званием после него стало звание сменяющей платье (кои). Первоначально кои распоряжались гардеробом императора и выполняли его мелкие поручения, позже стали прислу­живать и в его опочивальне, заняв в женских покоях следующее за него положение. Кои выбирались из числа дочерей советников министра Четвертого ранга и ниже.

Него или кои, имеющих детей или пользующихся особенным рас­положением императора, называли обычно служительницами императорской опочивальни (миясудокоро), так же называли наложниц наследного принца.

Мёбу — общее название для дам Четвертого или Пятого ранга.

Из наложниц категории него выбиралась императрица-супруга (тюгу). Помимо императрицы-супруги существовали еще императрица-мать (котайго) — мать правящего императора и великая императрица-мать (тайкотайго) — мать предыдущего императора. Первоначально императрица-супруга называлась кого, а слово тюгу (срединные покои) обозначало всех трех императриц. Кодекс Тайхорё предусматривал Службу срединных покоев (Тюгусики), которая занималась делами всех трех императриц. Однако при императоре Итидзё (991 —1010) регент Фудзивара Митинага сумел добиться звания императрицы-супруги для своей дочери Сёси, игнорируя тот факт, что при императоре уже была одна императрица-супруга. В результате Тэйси, сохранив за собой звание кого, покинула дворец, а Сёси воцарилась в императорских покоях/i получив новое звание тюгу. С тех пор супругу правящего императора; стали называть тюгу, а супругу отрекшегося императора — кого.

Императорским наложницам и императрицам прислуживали придворные дамы (нёбо). Существовало три разряда придворных дам — высший (дзвро), средний (тюро) и низший (гэро).
Так же назывались дамы, находящиеся в услужении у дочери или супруги знатного сановника.
Одним из самых почитаемых женских придворных званий было| звание хранительницы Высочайшего ларца (микусигэдоно-но бэтто) Хранительница Высочайшего ларца возглавляла мастерские, расположенные в покоях Высочайшего ларца дворца Дзёгандэн, где шились и хранились наряды императорского семейства. Это звание получали» как правило, придворные дамы (нёбо) высших разрядов. Иногда девицы знатных семейств поступали на службу во дворец хранительницами Высочайшего ларца, а через некоторое время удостаивались звания нёго.


Кодекс Тайхорё предусматривал двенадцать служб, ведавших различными сторонами жизни женских покоев.
Важнейшим среди них было Отделение дворцовых прислужниц(найси-но цукаса). Дамы, в него входившие, прислуживали в высочайших покоях, передавали повеления императора, выполняли его поручения, обучали служанок и надзирали за ними, сопровождали императриц при выездах, следили за соблюдением правил этикета в женских покоях.
Во главе Отделения стояли две главные распорядительницы (найси-но ками), которые выбирались из числа дочерей сановников Третьего ранга, часто на эту должность назначались дочери великих министров.
Найси-но коми находились постоянно в императорских покоях и передавали указания императора остальным служительницам.
Найси-но коми подчинялись четыре распорядительницы (найси-но сукэ) и четыре младшие распорядительницы (найси-но дэё), которые выбирались из числа дочерей чиновников соответственно Четвертого и Пятого рангов. Помимо распорядительниц в Отделении дворцовых при­служниц было около ста служительниц (нёдзю).

Местные власти
В каждую провинцию (а их в древней Японии было 74) назначался правитель (ками) сроком на четыре года.
Провинции делились на разряды (дайкоку, дзёкоку, тюгоку и гэкоку). Самым выгодным считалось назначение в дайкоку — великие провинции. В провинции Хитати, Кадзуса, Кодзукэ правителями назначались только принцы крови. Неблагоприятным для карьеры считалось назна­чение в провинцию низшего разряда — гэкоку.

Часто правители сами в провинции не ездили и, оставаясь в столице, посылали туда своих помощников (сукэ).
Правители, уезжавшие из столицы и поселявшиеся в своей про­винции, назывались наместниками (дзурё). Наместники постепенно ста­новились значительной силой на местах, сплачивая вокруг себя местную знать.
Контроль над местными властями осуществляли особые надзиратели (адзэти), подчинявшиеся Государственному совету. В эпоху Хэйан эта должность стала чисто номинальной, как правило, на нее назначались советники министра (адзэти-но, дайнагон, адзэти-но тюнагон).

Управление Западных земель (Дадзайфу) ведало провин­циями на острове Цукуси (современный Кюсю) и прилегавшими к нему мелкими островами. В обязанности Дадзайфу входили охрана этих зе­мель, сбор налогов с местного населения, поддерживание дипломати­ческих отношений с западными соседями, контроль над частными вла­дениями и монастырями. Главой управления (соти) назначалось лицо Третьего ранга, часто принц крови.

Если главой Управления был принц крови, то его обязанности выполняли либо заместитель (гон-но соти), либо старший управляющий (дайни), назначаемые из числа чиновников Пятого ранга. Гон-но соти и дайни — взаимозаменяемые должности. При наличии в Дадзайфу гон-но соти дайни отсутствовал, и наоборот. На более низкие должности (дайгэн, сёгэн) назначались местные жители.

Духовенство
Уже в начале VII в. светскими властями была предпринята попытка навести порядок среди священнослужителей, распределив их по иерархи­ческому принципу.
Высшим духовным саном стал сан содзё, по значению соответствующий Второму рангу придворного.

@темы: Япония, Хэйян

---

Усадьба

Уволоченное, все оттуда же, но источник я просто не помню.. Складирую здесь...

Усадьба хэйанского периода

Усадьба хэйанского периода

Семейная усадьба сановного японца представляла собой нечто близкое по смыслу китайскому городскому дворцу министра или русскому боярскому двору, однако и в общем назначении и в особенностях устройства несла на себе все местные отличия.

Прежде всего, это была огражденная территория, но не укрепленный лагерь. Верх глинобитной беленой стены крыли черепицей или дранкой. В фасадной (обращенной к улице) стене ограды устраивали деревянные ворота для въезда и выезда экипажей. При известной ловкости на территорию поместья можно было не только заглянуть, но и вовсе запрыгнуть с улицы через ограду, что и удавалось некоторым особо заинтересованным лицам.

Строили усадьбу так, чтобы располагать естественным водоснабжением, улучшенным водоводами, либо иметь выход к реке. Иногда часть русла отводили каналом для санитарных нужд. Практиковали рытье неглубоких колодцев.

Прямоугольная в плане усадьба тяготела к одному из двух распространенных архитектурных решений:
1. жилые постройки занимали параллельное положение, создавая единый комплекс, обращенный фасадами всех павильонов к фасадной ограде.
2. жилые постройки образовывали ломаную линию, постепенно уходящую вглубь территории, создавая единый комплекс, обращенный фасадами всех павильонов к фасадной ограде.

В любом случае сооружения группировались к центральному павильону, крыша которого была наиболее высокой. Широкие края кровли выводили далеко за пределы предполагаемого размера помещения, перекрывая крышей внутреннюю и внешнюю галерею. Сооружения строили сравнительно высокими, на столбчатом фундаменте. Каменного подклета не было, дощатый настил пола поднимали над землей, лакировали и используемую часть покрывали татами, натянутыми на деревянные рамы. Пространство под крышей не использовали, поскольку обогрев «по-черному» требовал проветривания. Широко практиковали зарешетчивание внутренних стен вместо сплошных досок. Нижнюю часть внешних и части внутренних раздвижных стен седзи делали деревянной, а верх оклеивали бумагой по решетке. Разновысокие части дворцового комплекса соединяли деревянными лестницами. В темное время суток помещения освещали свечами, помещенными в настенные и напольные подсвечники и фонари.

Большинство зданий не были богаты мебелью. В качестве таковой использовали подушки для сидения (дзабутон), доски для игры в го, естественные возвышения, образованные при строительстве помещения, поручни лестниц и галерей. Собственно мебелью были сундучки, крытые жаровни хибати и их крышки, индивидуальные письменные и обеденные столики, и подлокотники — специфический японский вид мебели в виде деревянной пластинки размеров в локоть поставленной как скамеечка на две опоры.

Центральный павильон служил местом сбора людей усадьбы на совместную трапезу, совет, иные мероприятия. Передние покои занимали в основном мужчины, задние покои – женщины. Если жены господина жили в его усадьбе, то старшая супруга жила в Северном павильоне. Персонал и прислуга жили в каморках внутренней галереи.

На церемониях глава дома восседал на возвышении в центре главного зала. Слева от него сидел наиболее почетный гость или знатнейший член клана. Семья и вассалы сидели лицом к главе дома. На пиру женщины прислуживали мужчинам, помогая не пить слишком много и вставляя шепотом толковые советы.


Перед линией жилых построек находился передний двор, организованный нередко как сад с прудом, искусственными ландшафтами и привозной флорой.

За линией жилых построек находился задний двор с хозяйственными надворными постройками, в которых помещались дворовые службы, мастерские, птичий двор, каретный двор, конюшни, кузня, сараи. Наиболее близкая к жилым павильонам часть заднего двора тоже часто подвергалась влиянию ландшафтной архитектуры.

@темы: Япония, Хэйян

---

Утыренное на просторах сети, откуда - не помню

ДУХОВНАЯ КУЛЬТУРА И БЫТ ХЭЙАНСКОЙ АРИСТОКРАТИИ

Общеизвестно, что IX—XII века оставили богатое культурное наследие, к изучению которого часто обращаются специалисты в различных отраслях знаний и в самой Японии, и за ее пределами, в том числе в нашей стране, а произведения художественной литературы, написанные в Хэйан, переведены на многие языки. Не меньшую ценность представляет хэйанская живопись, в том числе в свитках (эмакимоно), синтезировавшая собственно живопись, поэзию и искусство калиграфии.

По характеру и содержанию хэйанская духовная культура — аристократическая. Она создавалась знатью и для знати, отражала ее жизнь и мировоззрение и как культура господствующего класса любого средневекового общества была, разумеется, недоступна народу на протяжении всей феодальной эпохи. Время существования культуры хэйанской (позднее — киотоской) аристократии не ограничивалось ранним средневековьем, но в общенациональную культуру японцев вошло лишь то, что было создано на этапе ее расцвета — в IX—XII вв.

«Когда мы рассуждаем о средневековом обществе, то об уровне его цивилизации судим не по массовым показателям, а по высшим достижениям, — справедливо подчеркивал В. Н. Горегляд. — Дело в том, что массовые показатели, как правило, не зафиксированы письменно и трудновосстановимы». Культура японской аристократии IX—XII вв. представляет интерес в двух временных измерениях — как высшее достижение раннего средневековья и как элемент современной национальной культуры японцев. Отметим, что непреодолимость социального барьера между хэйанской знатью и крестьянством не означала абсолютной изоляции аристократии от народа. В культуре столичной знати можно проследить и народные истоки. В частности, фольклорная традиция оказала несомненное влияние на японскую раннесредневековую литературу, а музыка, исполнявшаяся при хэйанском дворе, — это зачастую песни крестьян, канонизированные затем в виде изящной придворной музыки (гагаку).

Вместе с тем замкнутый, ограниченный мир хэйанской знати, ее весьма однообразная жизнь, череда похожих развлечений довольно быстро исчерпали сюжеты аристократической литературы. Поэтому, в частности, раннесредневековый роман, достигший вершины в «Повести о принце Гэндзи» (начало XI в.), не получил дальнейшего развития и произведений, превосходящих этот роман, в XI в. создано не было. Все, что можно было сказать о жизни и любви аристократов, сказано Мурасаки сикибу — автором «Повести о принце Гэндзи». Аристократическая литература последующих столетий была лишь подражанием ран-несредневековым образцам.

Характерной чертой хэйанской культуры стало ослабление китайского влияния. Из Китая по-прежнему заимствовались отдельные формы культуры, но вкладывалось в них японское содержание. Заметный перелом наступил к началу X в. В области литературы поэзия, а затем и проза на японском языке стали вытеснять поэзию на древнекитайском языке — вэньяне, что было связано с использованием двух слоговых азбук на иероглифической основе — катакана и хирагана — и распространением смешанного письма. В изобразительном искусстве в это же время стала утверждаться живопись на японский сюжет (яматоэ). С начала X в. фактически ослабело значение китайских образцов и в составлении официальных исторических хроник. Но вэньянь по-прежнему оставался официальным языком; усилилось влияние буддийских представлений на искусство. Наиболее четким было разграничение буддийской и светской, а фактически — основанной на синтоистских представлениях — культуры в изобразительном искусстве.

Материальная культура и быт знати тоже были отчетливо классовыми, кастовыми. Невозможно характеризовать одежду и пищу японского этноса в VIII в. или в IX—XI вв. обобщенно; можно говорить в данном случае лишь об определенных классах и слоях общества. Вместе с тем здесь, как уже отмечалось, зарождались те элементы, которые спустя много веков вошли в общенациональную культуру.

Существовали и такие обычаи, которые возникли в первобытном обществе одновременно с зарождением религиозных верований и были распространены повсеместно: культ огня, представление о грехе и скверне, очищение. Однако выполнение этих обычаев и обрядов тоже не могло быть независимым от социально-экономических условий: например, с культом огня было связано длительное существование дислокального и матрилокального брака (огонь домашнего очага мог передаваться только по женской линии), но если у хэйанской знати в XI в. наметился переход к патрилокальному браку, то в деревне пережитки дислокального брака были сильны еще в XIII—XIV вв., что объяснялось материальными трудностями обзаведения самостоятельным хозяйством.

Обычаи и материальная культура

Столичная аристократия, привилегированная верхушка общества— принцы, родственники, потомки власть имущих [310], располагавшие средствами и досугом, жили в просторных, удобных домах, окруженных парками и садами. Не сохранилось целиком ни одной раннесредневековой усадьбы хэйанской знати; они реконструированы японскими историками по произведениям литературы и живописи.

Жилой (спальный) дом (синдэн), давший название архитектурному стилю синдэндзукури, располагался в центре северной части квадратной или прямоугольной территории усадьбы, занимавшей обычно площадь 14,5 тыс. кв. м, но в ряде случаев значительно больше — до 66 тыс. кв. м. Дом площадью более 300 кв. м был обращен к югу, в центре его находилась большая главная комната, гостиная (омоя), за которой с четырех сторон располагались длинные и узкие жилые комнаты (хисаси). С внешней стороны дома находились смежные с ними комнаты третьего ряда (магобисаси, матабисаси), а затем — открытая веранда (суноко), опоясывающая весь дом. С запада и востока (слева и справа), а иногда — с севера, реже — с юга, веранда соединялась широкими галереями (ватадоно) с небольшими отдельными домиками (тай-но я). От домиков на юг тоже шли галереи, прорезанные внутренними воротами; в их южной оконечности, у входов, были вырыты крытые колодцы (цуридоно).

В южной части усадьбы находился пруд, через который был перекинут мостик к искусственному острову; у берега пруда стояли лодки. Ворота усадьбы находились с западной и восточной стороны. Кроме хозяйского дома на территории усадьбы строились дома для вассалов и слуг, каретный сарай и другие хозяйственные постройки [272]. Гостиная служила также и столовой. Питание, как и в Хэй-дзэй, было двухразовым — обычно в 10 и 16 час. Основу его составлял рис, но стол знати был намного разнообразнее крестьянского и включал мясо (в том числе птицы), рыбу, морепродукты, овощи, фрукты. Кухня японцев только зарождалась, способы приготовления, виды блюд, их вкусовые качества были еще довольно просты, даже примитивны и, конечно, резко отличались от современной японской кухни, которая стала формироваться в XV—XVI вв. В принципе неизменными остались лишь способы приготовления риса. В Хэйан, как и в современной Японии, ели сваренный в воде белый неразваривающийся рис (химэии), сваренный на пару клейкий рис (коваии), жидкий рис с водой, а также колобки из риса (тондзики).

Из рыбы готовили намасу — тонко нарезанные ломтики, употреблявшиеся в сыром виде, — блюдо, предшествовавшее современному сасими, но чаще ели сушеную и соленую рыбу и морепродукты. В церемониальном кодексе «Энгисики» (X в.) упоминается также суси, в то время готовившееся из рыбы и моллюсков путем естественного квашения. Из овощей употребляли огурцы, баклажаны и бобы. Был известен также лук-порей, но его использовали как лекарственное средство. На десерт подавали лепешки из рисовой или пшеничной муки (токаси), поджаренные в масле. Сладкими блюдами были сироп (амэ) из клейких сортов риса и сок ползучего растения амадзура, который получали путем варки. Изредка употреблялся также пчелиный мед.

Одежда хэйанских аристократов (сёдзоку) была сложной и неудобной, сковывающей движения. Главную роль играла красота одежды. На втором месте была защита от холода. В одежде, как и во всем быту знати, поощрялся китайский, танский стиль. В 819 г. император Сага даже издал специальный указ, предписывавший проведение дворцовых церемоний и ношение придворной одежды в соответствии с танскими обычаями. Соблюдался сложный и чаще всего практически бесполезный придворный этикет, существовала масса ненужных условностей.

В IX в. возросло стремление к роскоши, следствием которого стало усиленное поощрение шелководства. По данным кодекса «Энгисики», высококачественный шелк поставляли в Хэйан 12 провинций (Оми, Мино, Исэ, Бидзэн, Биттю, Кии и др.), причем столичная знать, стремясь удовлетворить свои непомерные потребности в тканях, часто вымогала их у крестьян.

Одежда мужчин разделялась на официальную, повседневную и домашнюю. Официальную (сокутай) носили во время церемоний. Сначала надевалась нижняя рубашка (хитоэгину) строго определенного цвета, зависевшего от цвета верхней одежды, которая, в свою очередь, различалась для лиц разных рангов и должностей. Затем надевали нижние шаровары (огутибакама), вторую рубашку (акомэ), верхние шаровары с орнаментом (уэ-но хакама). Передняя часть их шилась из белой материи, причем на шароварах чиновников выше 3-го ранга имелся особый узор, задняя — из красной. Следующим элементом была нижняя рубашка (сита-гасанэ) со шлейфом (кё), тянувшимся по полу: чем выше был ранг, тем длиннее шлейф. На рубашку со шлейфом надевали короткую рубашку с короткими рукавами (хампи) и, наконец, — верхнее кимоно (хо, уэ-но кину), доходившее до бедер или до колен, имевшее круглый воротник и подвязывавшееся поясом из шагреневой кожи (сэкитай). В зависимости от ранга пояс украшался драгоценными камнями или рогом. С правой стороны к нему привязывался мешочек длиной 9 см, шириной 3 см и толщиной 1,5 см, оклеенный акульей кожей (гётай). В передней части мешочка к коже крепилось шесть украшений в форме рыбки, сзади — одно, изготовленное из золота (для чиновников выше 3-го ранга) или серебра. В Китае такой мешочек служил пропуском в императорский дворец, в Хэйан же использовался как украшение. При дворе надлежало появляться в головном уборе и белых носках (ситодзу). Кроме того, в руках держали деревянную ромбовидную дощечку (сяку) длиной 36,4 см и шириной до 6,1 см. Первоначально она служила в качестве записной книжки, но затем превратилась в украшение без определенного назначения. Офицеры дворцовой охраны, а также высшие чиновники, получившие специальное разрешение, носили на поясе меч.

Повседневная одежда (носи) отличалась меньшим количеством элементов (чаще всего сразу надевалась нижняя рубашка со шлейфом — ситагасанэ), свободными верхними шароварами (сасинуки), подвязывавшимися шнурками к ногам, и видом головного убора. Входить в покои императора в такой одежде могли лишь чиновники выше 3-го ранга в экстренных случаях и по специальному разрешению. Домашняя одежда была проще. Сезонные различия заключались в том, что зимой носили утепленную ватой одежду, летнее же нижнее белье шили из самой тонкой ткани.

Женская одежда была ярче, а по составу элементов — сложнее. Число рубашек, юбок и шаровар иногда доходило до двадцати. Надевались сначала красные шаровары (харибакама), затем несколько нижних рубашек. Непременным элементом было нижнее кимоно (утиги), сшитое из очень жесткой ткани. Для смягчения его предварительно простукивали молоточком на специальной деревянной или каменной подставке (кинута). Поверх нижнего кимоно надевали короткое верхнее кимоно (уваги). Это была домашняя одежда, появление в ней при дворе не допускалось. Обязательными элементами официальной одежды была длинная юбка (мо) и короткая верхняя кофта китайского образца (кара-гину). В особо торжественных случаях аристократки украшали волосы (в Хэйан было принято носить длинные волосы — длиннее тела), кимоно подвязывали широким поясом (кутай), а к воротнику крепили длинный шарф (хирэ).

Как- уже отмечалось, число придворных церемоний в Хэйан было очень велико: иногда в один день проводилось несколько. Особенно долго праздновался Новый год, и ныне остающийся одним из главных праздников японцев. Первая неделя Нового года проводилась преимущественно по-синтоистски, во вторую читались буддийские проповеди, в третью устраивались развлечения.

Рано утром в первый день Нового года — 1-го числа 1-го месяца — император в официальном костюме выходил в сад, совершал поклонение (сихохай) богам четырех стран света, молился о хорошем урожае, спасении от бедствий и мире в стране. После этого, утром же, во дворце с участием высшей знати проводилась церемония (котёбай) моления родовым богам и поздравления с Новым годом, а затем — пир. 2-го числа официальный пир происходил во дворце императрицы, 3-го — император посещал своего отца, экс-императора. 5—6-го числа, как уже отмечалось, присваивались ранги, 7-го утром объявлялось официальное решение. Затем начиналась церемония очищения от болезней (аоума-но сэтиэ): по двору водили 24 вороных коня (с X в. — белых), на которых взирал император. По поверью, увидевший в 7-й день Нового года вороного коня (аоума) на год очищался от болезней. Церемония завершалась пиром. В этот же день, по китайскому обычаю, ели жидкий рис с семью весенними овощами (нанакусагаю-дзиндзицу), что также должно было отвращать болезни. С 8-го по 14-е число 1-го месяца в императорском городке велись буддийские проповеди. В тронном зале (Дайгокудэн) собирались монахи, которых кормили буддийской (растительной) пищей, после чего устраивались моления (госайэ). С 834 г. в те же дни проповеди (госитинити-но мисихо) 5 в храме секты Сингонсю на территории городка читал настоятель храма Тодзи. По окончании проповедей при дворе устраивались песенно-танцевальные представления (тока-но сэтиэ): 15-го числа — мужские (до XI в.), 16-го — женские (оннадока). 15-го же ели жидкий рис с добавлением других злаков — кунжута, проса и др. (нана-кусагаю-мотигаю). На этот же день приходилось полнолуние, по обычаю связывавшееся с беременностью, и мужчины произносили заклинания, прося родовых богов послать сына. В последующие два дня проводились ежегодные соревнования по стрельбе из лука: 17-го их устраивали управления дворцовой охраны (нориюми), 18-го — военный департамент (дзярай). Кроме этих фиксированных церемоний проводились и другие; во дворце и домах знати часто устраивались пиры. Протокол официальных пиров был строго регламентированным: определялись места для каждого присутствовавшего, устанавливались порядок проведения банкета, очередность подношения сакэ (рисовой водки) и другие мелочи, подчеркивавшие положение каждого придворного в иерархии власти.

Не только императорский трон, но и высшие государственные должности наследовались по мужской линии. Личное же имущество (дом и домашняя утварь) наследовалось по женской линии, что объясняется характером брачных отношений.

До X в. весьма широко был еще распространен дислокальный брак (цумадоикон), возникший на этапе разложения первобытнообщинного строя и характеризовавшийся раздельным проживанием супругов. Мужчина выбирал жену, руководствуясь личным вкусом, и навещал ее дом, который был местом хранения огня в очаге, рождения и воспитания детей. Единственным отчетливым признаком развода являлось возвращение женщине написанных ею писем, но мужчина мог и не делать этого. Брачные отношения прекращались сами собой, если мужчина переставал приходить к жене или начинал ходить к другой женщине. Покинутая жена могла сразу вступить в новый брак, но воспитание детей от всех браков было ее правом и обязанностью.

В X в. стал преобладать матрилокальный брак (сёсэйкон, мукоторикон), в целом существовавший с VII по XIV в. В этом случае жениха для дочери выбирали ее родители, а муж после заключения брака переселялся в дом жены. Женщина, вступив в брак, фамилию не изменяла, но дети носили фамилию отца. Родители жены, принимая в дом зятя, брали на себя полную заботу о нем.

В Хэйан соблюдались свадебные обычаи: объявление о вступлении в брак и переселении в дом жены (токороараваси), церемония расставания молодоженов после брачной ночи (кину-гину-но фуми). В первые три дня тесть и теща ложились спать, держа в руках обувь зятя, чтобы привязать его к дочери. Через три дня зять надевал приготовленное для него новое кимоно и подносил тестю и теще рисовые лепешки (мика-но мотии). Однако постепенно эти обычаи превращались в формальный церемониал.

При матрилокальном браке сыновья покидали дом отца, с родителями оставались дочери, их мужья и дети. Если же муж разводился с женой и вступал в новый брак, дети от первого брака оставались в доме родителей первой жены. Следовательно, братья по отцу жили в разных домах и прочных родственных связей не имели. Если дед по каким-либо причинам хотел жить со своим внуком по мужской линии, он должен был взять его в дом в качестве воспитанника, стать его опекуном. Так же мог поступить дядя в отношении племянника. Хэйанские аристократы часто прибегали к опеке при отсутствии прямых наследников должности. В последующие века система опеки широко распространилась не только в среде родственников и не только у феодалов: пасынков брали и самураи, и купцы, и ремесленники, передававшие им свое профессиональное умение, а также имя.

Женщина была хранительницей огня в очаге: обычай запрещал передачу огня из дома жены в дом мужа. Семья сына могла переселиться в дом его отца лишь в том случае, если отец умирал или переезжал в другой дом: считалось, что таким образом он уносил с собой огонь. Вместе с тем в Хэйан существовал обычай соединения очага семей (хиавасэ): жених, покидая дом родителей, брал с собой факел, зажженный от очага своего дома; через три дня факел зажигался вновь, и огонь вкладывался в очаг дома невесты.

На дальнейшую эволюцию форм брака оказало влияние становление вотчинной системы. Наследуя должность отца, сын феодала наследовал и его вотчинные права, что вело к усилению патрилинеиных связей. Наметилась тенденция возникновения патрилокального брака (ёмэторикон). Разумеется, переход к этой форме брака происходил постепенно. В частности, с XI в. распространилась новая, промежуточная разновидность брака, при которой родители жены, не желая впоследствии дробить свое домашнее имущество, делить его между наследниками, поселяли молодых супругов в отдельном доме (кэйэйсё мукоторикон). С течением времени дом для молодоженов все чаще стала строить семья мужа. ~ Тем не менее в XI—XII вв. матрилокальный брак был распространен еще весьма широко, поэтому за женой или дочерью сохранялось право наследования не только дома и домашнего имущества, но и земельной собственности. Вместе с тем укрепление патрилинеиных связей в процессе развития вотчинной системы вело к ограничению имущественных прав женщины, а вслед за этим — и ее социальных возможностей.

Однако в целом положение женщины в хэйанском аристократическом обществе и при дворе было еще весьма высоким. Но уже в IX в. в отличие от VIII в. женщины не занимали императорского трона. Почетным было лишь положение жриц крупных синтоистских храмов (Исэ, Камо), которые назначались из числа незамужних принцесс в год вступления императора на престол и могли быть освобождены от службы в случае отречения или смерти императора.

Изменения в положении женщины обнаружились и в сфере литературного творчества — одного из главных видов деятельности хэйанских аристократок. В IX в. среди придворных дам было немало поэтесс, писавших стихи на древнекитайском языке — камбуне. В отличие от них известные писательницы конца X—XI в. пользовались только азбукой — иероглифы стали письменностью мужчин. Литературные произведения женщин читались преимущественно женщинами же; в дневнике Мура-саки сикибу, автора «Повести о принце Гэндзи», правда, говорится, что ее роман читали император Итидзё и правитель Фудзивара-но Митинага, но тем не менее в многочисленных дневниках мужчин, писавших в то время, название романа, по свидетельству Цутида Наосигэ, не упомянуто ни разу. В целом в Хэйан прочно утвердился обычай, по которому женщина оставалась дома взаперти, а ее передвижение было крайне ограниченно. От аристократки требовалась осмотрительность. Считалось вульгарным показывать лицо чужим людям. Поэтому женщина должна была прятаться от посторонних за ширмой, закрывать лицо веером, а выходя из дома, пользоваться повозкой.

Хорошо известная из хэйанской литературы свобода отношений полов была присуща прежде всего высшему свету и императорскому двору. Чуть приоткрытая вуаль, кокетливый взмах веером давали мужчине повод к ухаживанию. Хэйанский аристократ воздействовал на чувства понравившейся женщины поэзией, возлюбленная тоже отвечала ему стихами собственного сочинения. Такой обмен письмами в стихах длился на протяжении всей связи. Нередко столичный аристократ фактически был многоженцем. Подоплекой таких отношений были типичные для господствующих кругов браки по расчету, заключая которые родители невесты или жениха преследовали свои собственные политические, имущественные или карьеристские цели и вынуждали своих детей вступать в брак вопреки личным симпатиям.

Повседневным обычаем хэйанских аристократок было использование косметики — преимущественно румян и белил, накладывавшихся густо, чтобы скрыть следы оспы — одной из наиболее распространенных болезней. Известно, что в Хэйан пользовались свинцовыми белилами, о вреде которых не знали. Румяна накладывались на губы и лицо; брови выщипывали и подводили. Вплоть до XX в. в Японии был распространен обычай окрашивать зубы в черный цвет (охагуро); в Хэйан так делали женщины и сыновья придворной знати. С конца XI в. этому обычаю стали следовать самураи, затем — крестьяне (в XIV—XVI вв. зубы, окрашенные в черный цвет, были признаком взрослой девушки, с 9 лет, а с XVII в. — замужней женщины).

Роль духов в Хэйан выполняли благовония (такимоно), появившиеся в Японии вместе с буддизмом. В императорском хранилище Сёсоин в Нара сохранилось высококачественное благовонное дерево (рандзятай). В домах хэйанских аристократов обычно одновременно воскуряли несколько видов благовоний — и в будничной обстановке, и когда приходили гости. Мужчины и женщины держали одежду в курильницах, долгое время сохранявших запах. Благовония наряду с цветами, живописью, сочинением стихов были одной из ценностей повседневной жизни; тщеславие порождало соперничество в этих областях .

Безусловно, жизнь хэйанской знати не была лишь беззаботной чередой празднеств, церемоний, эстетических удовольствий. Велась постоянная борьба за земли. Политические комбинации, светские связи и интриги, в основе которых так или иначе лежал расчет на увеличение богатства, стремление к личной выгоде неизбежно порождали падение нравов и пессимизм, усиливавшийся, как уже отмечалось, вследствие частых стихийных бедствий и болезней, мятежей и растущей преступности.

Нередкими в столице были землетрясения, тайфуны, наводнения, пожары. Усиление борьбы за землю с 30—40-х годов X в. ознаменовалось частыми поджогами — горели дома знати, дворцы, храмы. Поджигателями чаще всего были вассалы и слуги соперничающих феодалов. Происходили вооруженные столкновения между враждующими храмами, мятежи дворцовой охраны. В XI в. участились грабежи, нападения разбойников, проникавших даже в императорский дворец. Существовали организованные банды. На улицах Хэйан случались убийства, происходили драки. Чаще всего их устраивали вассалы и слуги знати, но и сами аристократы не были исключением, и места для сведения счетов не выбирали: дрались и на улицах, и в императорском дворце.

Но больше всего в Хэйан боялись эпидемий. Наиболее опасными и частыми болезнями были натуральная оспа и корь, а также свинка, грипп и малярия, которую в то время не считали инфекционной. Болезни нередко заносились с материка: в Японии эпидемии распространялись с о-ва Кюсю, где чаще всего бывали иностранцы. В X в. уже было известно, что у переболевших корью и оспой вырабатывается невосприимчивость. В конце X— первой четверти XI в. эпидемии кори отмечались в 998 и 1025 гг., оспы — в 993—995 гг. и 1020 г. Число умерших было велико. Летом 994 г. только чиновников выше 5-го ранга в Хэйан умерло 70. Улицы были переполнены больными, трупы поедались собаками и птицами; в городе стояло зловоние. Специальные чиновники по распоряжению правительства собирали больных во времянки, построенные на дорогах, очищали от трупов реки.

Во время эпидемий росло легковерие, распространялись всевозможные слухи. Утверждали, например, что вода из маленького колодца на одной из хэйанских улиц спасает от оспы; у этого колодца все время толпились люди. Ходил также слух, что 16-го числа 6-го месяца по городу должен пройти бог болезней; и придворные, и народ в этот день запирали ворота и никуда не выходили.

27-го числа 6-го месяца на горе Фунаока проводился праздник бога болезней, возникший в среде народа, а затем ставший праздником синтоистского храма Имамия дзиндзя. В X в. в нем стало принимать участие правительственное Управление строительства, изготовлявшее священные паланкины. В день праздника читались проповеди, играла музыка, люди делали подношения богу болезней. Считалось, что таким способом они усаживают бога в святой паланкин, который по рекам отправляли затем в море.

Важнейшим средством исцеления от болезней в Хэйан считали молитву (кадзи). Использовались, разумеется, различные способы лечения, разные лекарства или то, что считали в то время лекарствами. Профессия лекаря была наследственной. В 982 г. глава одного из двух известных в столице домов лекарей, Тамба-но Ясуёри, написал труд «Способы лечения» («Исинхо»), в котором систематизировал большое число китайских сочинений по медицине. Лечили в Хэйан лекарственными травами, купанием в горячих источниках, иглоукалыванием, прижиганием, пиявками, диетой. Для лечения вывихов и переломов использовали, например, отвар листьев лотоса, купание в ваннах с кипяченой морской водой.

Хорошо известно, что в Японии, как и в Китае, молочные продукты в пищу не употреблялись, в японской и китайской кухне нет блюд, в которых использовались бы молоко, сыр, сливочное масло. В Японии эти продукты распространились только после второй мировой войны. С древности же молоко считалось нечистым. Однако в Хэйан была молочная ферма (нюгоин), где изготовлялись сливки и другие продукты, употреблявшиеся исключительно в качестве лекарств знатью и монахами, ссылавшимися на то, что Будда пил молоко для восстановления сил.

Болезни и стихийные бедствия усиливали религиозность и суеверность. Буддизм был непременным элементом жизни хэйан-ских аристократов. В храмах и у себя дома они молились, слушали проповеди, читали буддийскую литературу. Со времени распространения секты Тэндайсю главное место заняла «Сутра лотоса». Широко читавшейся в Хэйан была объясняющая ее книга «Истинное понимание большого» («Мака сикан»). Однако буддийские запреты отнюдь не стали нормой повседневной жизни феодалов. Лишь к старости они, подобно принцу Гэндзи, начинали вести спокойную жизнь, отдавая чтению буддийских книг то время, которое прежде тратилось на изысканные развлечения.

Серьезное значение придавалось синтоистской церемонии очищения от грехов (охараи), официально проводившейся дважды в год. Большим грехом (сёкуэ) считалось присутствие на синто истских церемониях и посещение императорского дворца, если в доме была скверна — траур, роды и др. Индивидуальный обряд очищения (моноими) заключался в том, что очищаемый в течение определенного времени не выходил из дому, ограничивал себя в еде и питье, мылся. Широко распространенной была вера в злой дух живых и умерших людей, способный влиять на судьбу, вызывать болезни, наказывать. Верили также в воздействие животных, растений, звезд на судьбы людей, поэтому занимались астрологией. Астролога обязательно приглашали в дом сразу после рождения ребенка.

Небо, однако, не только порождало суеверия, но и было объектом любования. Луна воспевалась в хэйанской поэзии как символ печали. Дальнейшее развитие получили сезонные развлечения, связанные с любованием природой — растениями, цветами, а также снегом.

Любование природой сопровождалось пирами, музыкой, танцами и чтением стихов. Пели и танцевали и придворные музыканты (рэйдзин), и сами аристократы, и императоры. Исполнялась изящная музыка (гагаку). Большая часть песен имела народное происхождение: песни восточных провинций (адзума-асоби), воинов пограничной охраны (сакимори-но ута), погонщиков лошадей (сайбара). К гагаку относились также синтоистские песни (кагураута) и китайская и корейская музыка.

Во время пиров писались и читались стихи; если участвовал император, то он задавал тему; ценилась и художественная выразительность, и скорость сочинения. Поэтические состязания в Хэйан стали регулярными; в первой половине IX в. придворные соревновались в сочинении стихов на китайском языке (си), со второй половины IX в. — и на японском языке (ута). Первое упоминаемое в литературе состязание в японской поэзии (утаа-васэ) состоялось в доме докладчика Государственного совета Арихара-но Юкихира в 880 г.

Не случайно поэтому в Хэйан ценились образованность, знание истории и литературы, необходимое и для служебной деятельности чиновников, и для художественного творчества. Высшая школа (дайгаку), готовившая в Хэйдзэй и Нагаока детей аристократов к чиновничьей деятельности, в Хэйан фактически превратилась в университет с гуманитарным, преимущественно филологическим, уклоном.

Этикет

Личная аудиенция у императора предполагает исполнение коутоу — подползания на коленях с тройным поклоном. Подданный, не обладающий рангом, не имеет права поднимать взгляд на императора.
После императорского благодеяния, закрепленного формально (публично высказанного или документированного и объявленного) по отношению к придворному (пожалования, награды, назначения, личная беседа) последний обязан исполнить благодарственный танец.

Что должна уметь придворная дама?
Обладать хорошим почерком, уметь писать и читать хирагану.
Знать содержание придворных поэтических антологий и уметь правильно подражать им в собственном творчестве.
Уметь шить.
Уметь сервировать стол, прислуживать за столом.
Играть на традиционных музыкальных инструментах (хотя бы знать, как они выглядят…)
Покоряться своей судьбе с циничным упорством.

Что должен уметь придворный кавалер?
Отправлять обряды или заниматься традиционной для его рода деятельностью.
Обладать хорошим почерком, уметь писать и читать хирагану, иероглифы.
Знать содержание придворных поэтических антологий и уметь правильно подражать им в собственном творчестве.
Стрелять из лука (желательно).
Угождать императору и поддерживать интересы своей семьи.

Дамы и кавалеры, не принадлежащие к одной семье, не могут общаться напрямую. Обмен письмами идет через окружение господ, и нередко вместо знатной девицы на письма кавалеров первое время отвечали фрейлины, искусные в куртуазной переписке. Принятый в знатном доме человек говорил с дамами через церемониальный занавес.

Хэйанские аристократы, с нашей точки зрения, воспринимали брак весьма своеобразно. У одного мужчины могло быть несколько жен. Но это совсем не походило ближневосточный гарем — каждая из жен жила в своем доме, а муж — в своем. Он посещал их только ночами. Аристократы шутили, что, как бы хороша ни была жена, одной явно недостаточно, ну а если плоха — то и двух хватит.

Ведь в ту эпоху женщина, по существу, проводила не выходя за пределы дома. И если «мужчина обладал подвижностью шмеля, то женщина была подобна домашнему растению».
Процедура заключения брака происходила обычно следующим образом. После многократного обмена письмами наступало время первого свидания, которое происходило достаточно своеобразно: мужчина и женщина беседовали, разделенные занавеской, отгораживающей внутренние покои женщины. Так что ни о какой любви г «первого взгляда» не могло быть и речи. Зато влюбиться можно было с «первого слова»—лишь услышав голос. И бывало, что мужчина, впервые увидев свою любовь при дневном свете, с некоторым удивлением обнаруживал, что она и вправду хороша собой.
После того как участники свидания удостоверялись в обоюдной приязни, мужчина проводил ночь в доме своей избранницы и рано утром возвращался домой. И если ожидания не бывали обмануты, то он приходил во второй и в третий раз. В третью ночь для супругов готовили рисовые лепешки — моти. Тогда же или несколькими днями позднее в доме невесты устраивалась трапеза, во время которой родители впервые видели жениха. После этого брак считался заключенным и муж получал право не возвращаться к себе затемно, а за его гардеробом следили теперь в доме жены. Когда отношения между супругами упрочивались, муж мог переселиться к жене.

Среди хэйанских аристократов ветреных мужчин было немало, и многие из них покидали жену, не прожив с ней и месяца. Во время редких визитов такого незадачливого жениха родители жены спали, держа в руках его обувь, пытаясь с помощью этого нехитрого магического средства удержать мужа. Далеко не всегда это приводило к успеху, ибо упоение нюансами все новых любовных переживаний служило одной из основных ценностей жизни аристократов.
Отношение к женщинам было таким: хотя они и признавались партнерами в любовной игре и сосудом для вынашивания потомства, в «важных» делах их суждения и интерес в расчет не принимались.

Сами носители аристократической культуры прекрасно осознавали свою утонченность. Во дворце музицировали, писали и читали устраивали всевозможные конкурсы и праздники, любовались луной и цветами. Дух соперничества в области искусств сильно разнообразил жизнь аристократов, но рыцарские турниры не были знакомы хэйанскому двору.

На первый взгляд может показаться, что придворные аристократы вели чрезвычайно вольный образ жизни. Но это обманчивое впечатление. Должно отметить повышенное внимание и к форме вообще и форме социального выражения своих эмоций в частности. В обстановке, когда все аристократы предавались литературным занятиям, при почти обязательном совпадении одном лице читателя и писателя, каждый аристократ был обеспокоен тем, как он будет выглядеть в сочинениях других.

Церемониальность поведения, свойственная средневекоковому человеку вообще, вне зависимости от места его проживания, буквально пронизывала весь строй жизни хэйанской аристократии. Каждое слово и поступок переставали быть ценными сами по себе. Предполагается, что в любой момент на тебя направлены сотни глаз: каждая реплика, не говоря уже, скажем, о любовном увлечении, является предметом придворных пересудов, безз чего жизнь аристократии просто немыслима.

С одной стороны, эта жизнь, начисто лишенная приватности, угнетала их, а с другой — вне глаз и суждений своего круга, в редкие минуты, когда они были предоставлены сами себе, аристократы чувствовали себя довольно неуютно. «Публичный» и «этикетный» образ жизни аристократов был одним из знаков социальной выделенности, он сковывал их во всем, и прежде всего во взаимоотношениях с другими членами их маленького сообщества, но иное поведение было бы для них просто немыслимым и невыносимым. Аристократами постоянно движет стремление выглядеть так, как предписывают нормы этикета, а невольное нарушение этих норм тут же ста новится предметом пересудов, чего нарушители опасаются больше всего.
Так, нельзя читать стихи, не соответствующие времени года. Сестра не может написать сестре первой, потому что та выше ее рангом. Перед встречей с собственным сыном мать одевается так, как если бы они были совершенно незнакомы. Подчеркивание формы и формальностей у аристократов резко контрастирует с «содержательно» ориентированной буддийской субкультурой. Рассматривая культуру Хэйана, Джозеф К. Ямагива и Эдвин О. Рейшауер писали: «Упор был скорее сделан на форме, вкусе и чувствительности, нежели на этически оправданном поведении. Общество состояло главным образом из замкнутых на себе мужчин и женщин, которые постоянно анализировали свои поступки, но не мотивации и средства,: к которым они прибегали».

Итак, на поведение аристократов накладывалось весьма много ограничений. Все дни делились на «благоприятные» и «несчастливые». Основываясь на дне и годе рождения того или иного человека, а также учитывая недавние «знамения» (происшествия, сны), прорицатели, обученные в духе китайской системы предугадывания судьбы, определяли модус поведения индивида. Ими изготавливались персональные календари, в которых для определенных дней предписывалось «воздержание». В окнах опускались шторы, ворота дома запирались. На них вешали табличку с иероглифами «воздержание», чтобы посетители не вздумали побеспокоить хозяев и никакое стороннее дурное влияние не могло найти дороги в дом. В случае «строгого воздержания» не читались и доставляемые письма. Запрещено было и повышать голос. Когда объявлялось «воздержание» y самого императора, люди, испытывавшие крайнюю необходимость в свидании с ним, проникали во дворец накануне вечером, чтобы иметь возможность аудиенции на следующее утро. Таких дней насчитывалось от двадцати до семидесяти в год.

@темы: Япония, Хэйян

---

тестофлуд

Итак, метеоастрологи, психологи, патологоанатомы, урологи, а также один Архитектор говорят, что вы... Январь

Морозный, но праздничный месяц)Быстрый, эмоциональный, но умеет быть холодным. На чужое мнение сильно внимание не обращает.Любит похвастаться. Общителен. Любовь проявлять не всегда может, потому что стесняется чувств. Для него главное - не слова, а дело.

Пройти тест

---

тест-с

Тест: геомантия

Результат: Серый журавль. Ледяной дракон
Камень: изумруд
Металл: серебро
Цвет ауры: серебряный

Благородн­ый безумец, сметающий все и несущий на крыльях гибель.
Талант. Умен, красив, жесток, невыносим, верен.
Цель ставит одну и на всю жизнь, идет к ней невзирая ни на что.
Профессия нестандартная.
В личной жизни - однолюб.

тут: http://beon.ru/tests/387-323.html

---

...в планах на завтра ясно только то, что в них ничего не ясно. А, ну и то, что к 18 часам я буду дома, ибо.
Интересно, я вообще когда-нибудь высплюсь? Или высыпаться я буду авральным темпом 1-го января 2010 года?... *риторически*
А вообще - вечер мутен... Пойду, бамагу поперевожу, раз даже слова не ловятся... покалякаю, угу.

@темы: йа блондинко

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Княже мой, княже... Внезапно появившись в уголке сознания, там, где тень и тьма не различимы, не отпускает мыслей.. И заставляет желать странного. Пойду, пострадаю фигней. Никому пленимарский князь не нужен? А то страдать фигней вдвоем веселее..

---

немного о Кицунэ

Поперто из разных источников, угу

Первая задокументированная легенда о кицунэ относится к раннему периоду Асука – 538-710 гг нэ.
"Оно, житель области Мино, долго искал и не мог найти свой идеал женской красоты. Но одним туманным вечером, возле большой пустоши (обычное место встреч с фэйри у кельтов), он неожиданно повстречал свою мечту. Они поженились, она родила ему сына. Но одновременно с рождением сына, собака Оно принесла щенка. Чем больше становился щенок, тем более агрессивно он относился к Леди с Пустоши. Она испугалась, и попросила мужа убить пса. Но тот отказался. Однажды пес бросился на Леди. Она в ужасе сбросила человеческое обличье, обратилась в лису, и убежала. Оно, однако, стал ее искать и звать: "Ты можешь быть лисой – но я люблю тебя, и ты мать моего сына; ты можешь приходить ко мне, когда захочешь". Леди-Лиса услышала Оно, и с тех пор каждую ночь она приходила к нему в облике женщины, а утром убегала в пустоши в облике лисицы. Из этой легенды выводится два варианта перевода слова "кицунэ". Либо "кицу нэ", приглашение провести ночь вместе - призыв Оно к своей сбежавшей супруге; либо "ки-цунэ" – "всегда приходящая".

Небесной покровительницей кицунэ является богиня риса Инари. Их статуи являются неотъемлемой частью храмов в ее честь. Более того – некоторые источники указывают, что Инари есть высшая кицунэ. При этом, на самом деле половая принадлежность Инари-но Ками не определена - как и вообще кицунэ как таковых. Инари способен(а) являться и в облике воина или мудрого старца, юной девушки или прекрасной женщины. Ее обычно сопровождают две белоснежные лисы о девяти хвостах. Зачастую Инари ассоциируют с бодхисатвой Дакини-Тэн, одной из покровительниц Ордена Сингон – одного из главных носителей идей Ваджраяны-Конгодзё в Японии. Из них, в частности, выросли школы синоби провинций Ига и Кога – а образ жизни и службы ниндзя весьма близок кицунэ. Особенно популярна Инари на Кюсю, где проводится ежегодный фестиваль в ее честь. На фестивале главным блюдом является жареный тофу, соевый творог – именно в таком виде его предпочитают как кицунэ, так и вполне обычные японские лисицы. Существуют храмы и часовни, посвященные кицунэ как таковым.

Кицунэ живут в холмах и на пустошах, шутят над людьми, порой уводят их в волшебную страну – откуда те могут вернуться глубокими старцами за несколько дней – или напротив, оказаться в будущем, проведя десятилетия за часы. Приняв человеческий облик, кицунэ выходят замуж или женятся на людях, имеют от них потомство. Причем дети от браков лис и людей наследуют волшебные способности и многие таланты.

Лисы могут случайно или намеренно обозначить свое присутствие ночью загадочными огнями ("кицунэ-би" (Лисьи Огни) и музыкой на пустошах и холмах. Причем никто не гарантирует безопасности человеку, рискнувшему сходить проверить их природу. Легенды описывают источник этих огней как "хоши-но тама" (Звездные Жемчужины), белые шарики, похожие на жемчуг или драгоценные камни, обладающие волшебной силой. Кицунэ всегда имеют при себе такие жемчужины, в лисьей форме держат их во рту, или носят на шее. Кицунэ очень ценят эти артефакты, и в обмен на возврат их могут согласиться выполнить желания человека. Но, опять же, безопасность наглеца после возвращения гарантировать сложно – а в случае отказа вернуть жемчужину кицунэ может привлечь на помощь своих друзей. Однако данное в такой ситуации человеку обещание кицунэ обязан выполнить – иначе рискует быть пониженным в должности и статусе.
Статуи лис в храмах Инари практически всегда имеют на себе такие шары.
Кицунэ в благодарность, или в обмен на возвращение своей жемчужины, могут дать человеку многое. Однако не стоит просить у них материальные объекты – ведь они великие мастера иллюзий. Деньги превратятся в листья, слитки золота – в куски коры, а драгоценные камни в обычные. Зато нематериальные дары лис очень ценны. Прежде всего Знание, конечно – но это не для всех.. впрочем, лисы вполне могут даровать здоровье, долголетие, удачу в делах и безопасность в дороге.

Как оборотни, кицунэ способны менять формы человека и животного. Однако они не привязаны к фазам луны, и способны на куда более глубокие трансформации нежели обычные оборотни. Если в форме лисы человеку трудно понять, та же эта форма или нет – то человеческий облик лиса может принимать различный. Более того, по некоторым легендам, кицунэ способны при необходимости менять пол и возраст – представая то юной девушкой, то седым старцем. Но принимать облик человеческого существа молодой кицунэ способен лишь с 50-100 лет.
Кицунэ порой пьют человеческую кровь, и убивают людей, впрочем, как правило, жесткие меры принимают в порядке мести за намеренную или случайную обиду. Хотя порой занимаются этим и, что называется, из любви к искусству.
Иногда лисы ограничиваются энергетическим вампиризмом - питаясь жизненными силами окружающих.

Для достижения своих целей кицунэ способны на многое. К примеру, они могут принимать облик конкретного человека. Так, пьеса театра кабуки "Ёсицунэ, и тысяча вишневых деревьев" рассказывает о кицунэ по имени Гэнкуро. У любовницы знаменитого военачальника Минамото-но Ёсицунэ, леди Сидзука, был волшебный барабан, сделанный в древности из шкур кицунэ – а именно родителей Гэнкуро. Он поставил себе цель вернуть барабан, и предать останки родителей земле. Для этого лис обратился в одного из доверенных лиц военачальника – но молодой кицунэ допустил оплошность, и был раскрыт. Гэнкуро объяснил причину своего проникновения в замок, Ёсицунэ и Сидзука вернули ему барабан. В благодарность, он даровал Ёсицунэ свое волшебное покровительство.

Некоторые кицунэ представляют собой стихийное бедствие для окружающих. Так, героиня пьес ноо "Мёртвый камень" и кабуки "Прекрасная лиса-ведьма", Тамамо-но Маэ, на своем пути из Индии в Японию через Китай оставляет шлейф бедствий и жестоких проделок. В конце концов, она погибает при встрече с буддистским святым Гэммо – и оказывается обращена в проклятый камень. Кицунэ любят устраивать пакости тем, кто их заслуживает – однако вполне могут устроить проблемы добродетельному крестьянину, благородному самураю. Любят соблазнять монахов-подвижников, сбивая их с пути в нирвану – однако на путях иных могут оказать помощь и поддержку. Так, знаменитый кицунэ Кюби помогает ищущим истину в их поисках, помогая им реализовать задачи своего воплощения.

Потомство кицунэ от браков с людьми сами обычно становятся мистическими личностями, ходящими заповедными и темными тропами. Таким был Абэ-но Сэимэй. Его матерью была кицунэ Кудзуноха, долго прожившая в семье человека – но в итоге разоблаченная и вынужденная уйти в лес.

Совершеннолетия кицунэ достигает с 50-100 лет, тогда же он обретает умение менять форму. Уровень сил лиса-оборотня зависит от возраста и ранга – который определяется по количеству хвостов и цвету шкуры.

Молодой кицунэ, как правило, и занимается среди людей проказами, а также вступают с ними в романтические отношения разной степени серьезности – в таких историях практически всегда действуют однохвостые лисы. Кроме того, совсем молодые кицунэ часто выдают себя неумением спрятать хвост – видимо, еще обучаясь трансформам. Часто их даже на более высоком уровне выдает тень или отражение. Так, к примеру, обнаружила себя Кудзуноха – мать Абэ-но Сэймэя.

С возрастом, лисы приобретают новые ранги – с тремя, пятью, семью и девятью хвостами. Что интересно, треххвостые лисы особенно редки. Пяти и семихвостые кицунэ, часто черного цвета, обычно возникают перед человеком тогда, когда им это нужно, не скрывая своей сущности. Девятихвостые – элита кицунэ, не моложе 1000 лет. Девятихвостые лисы обычно обладают серебристой, белой или золотой шкуркой, и массой высоких магических способностей. Они входят в свиту Инари-но Ками, служат ее эмиссарами, или же живут сами по себе. Впрочем, некоторые и на этом уровне не удерживаются от совершения мелких и крупных пакостей – знаменитая Тамамо-но Маэ, наводившая ужас на Азию от Индии до Японии, была как раз девятихвостой кицунэ. Девятихвостым кицунэ, по легенде, обратился в конце земной жизни Коан, еще один знаменитый мистик.

Вообще, кицунэ в японской мистике делятся на две категории: находящихся на службе Инари "Тэнко" (Небесных Лис), и "Ногицунэ" (Вольных Лис). Впрочем, представляется, что грань между ними весьма тонка и условна. Иногда кицунэ, как считается, могут вселяться в тела людей – вызывая эффекты, сходные с христианской "одержимостью бесом". По некоторым данным, таким образом лисы восстанавливают свои силы после ранений или истощения. Иногда "вселение лисы", Кицунэ-цуки (феномен, признанный медицинской наукой, но слабо объясненный и отнесенный к "национально-обусловленным синдромам"), проявляется более тонко – во внезапной любви к рису, тофу и птице, желанию скрыть глаза от собеседника, повышенной сексуальной активности, нервозности и эмоциональной холодности. Впрочем, иные источники описывают именно этот феномен как проявление "лисьей крови". В старые времена таких людей, по извечной человеческой традиции, тащили на костер – особенно, если экзорцизм не помогал, и лиса не изгонялась. По японским физиогномическим представлениям, "лисью кровь" можно обнаружить и по внешности. Подозрение в неполностью человеческой природе вызывали люди с густой шевелюрой, близко поставленными глазами, узким лицом, удлиненным и курносым ("лисьим") носом, и высокими скулами. Самым надежным способом обнаружения кицунэ считались зеркала и тени (впрочем, почти не работавшие в отношении высших кицунэ, и полукровок). А также принципиальная и взаимная нелюбовь кицунэ и их потомков к собакам.

Магические способности кицунэ растут по мере взросления и обретения новых уровней в иерархии. Если возможности однохвостого молодого кицунэ весьма ограничены, то затем они приобретают возможности мощного гипноза, создания сложных иллюзий и целых иллюзорных пространств. С помощью своих волшебных жемчужин, кицунэ способны защищаться огнем и молниями. Со временем приобретаются умения летать, становиться невидимым и принимать любые формы. Высшие кицунэ обладают властью над пространством и временем, способны принимать волшебные формы – драконов, гигантских деревьев до неба, второй луны в небе; умеют наводить безумие на людей и массово подчинять их своей воле.

* * *

Вот такие они, эти существа, подданные богини Инари. Веселые и злобные, романтичные и циничные, склонные как к жутким преступлениям, так и к возвышенному самопожертвованию. Обладающие огромным волшебными возможностями, но порой терпящие поражение из-за чисто человеческих слабостей. Пьющие человеческую кровь и энергию - и становящиеся преданнейшими из друзей и супругов.

@темы: Япония

---

А там такое небо и солнце.. Такая осень.. Гулять бы и гулять. По залитым солнцем улицам любимого города,забрести в парк, шурша листвой под ногами.. Солнцезависимый я люблю сегодня весь мир... А пост, собственно, преследует странную цель. А вот никто не хочет выгулять меня и фотоаппарат субботним утром-днем?

@темы: техническое

---

Легенда

Фендом: Онмёдзи (автор: Юмемакура Баку)
Название: Легенда
Персонажи: Абэ-но Сэймей, Минамото-но Хиромаса
Отказ: я просто поиграться взял.

Читать

Легенда

...Тонкий серп месяца, проглядывавший сквозь тучи, раскрашивал небо причудливыми узорами света и тени. Весенний дождь закончился еще перед закатом, но лужи не успели окончательно просохнуть. Фонари чуть колыхались, послушные игривой руке позднего весеннего ветра, загостившегося в столице и никак не способного расстаться с ее красотами, направившись за моря. Да и летний ветер уже был на подходе, подгоняя в спину забывчивого младшего брата...
Повозка неторопливо катилась по улицам спящего города, то и дело попадая в светлые полосы фонарей и вновь погружаясь в тень. Минамото-но Хиромаса, ехавший из дворца, не мог отвести взгляда от серебряной луны и двух звезд, видных в прореху низких причудливых облаков, словно сотканных из тончайшего шелка. В голове аристократа то и дело возникала мелодия, но он не торопился доставать флейту. Для каждой мелодии было свое место и время, и для этой музыки оно еще не настало.
Дорога была привычна и тысячу раз пройдена, проехана и изучена, но сегодня он словно видел ее впервые, и не мог оторвать очарованного взгляда. И вдруг у моста он увидел одиноко стоящую девушку, озиравшуюся по сторонам. В ее руках был зонт - видимо, она покинула дом еще во время дождя...
Но стоило повозке приблизиться, как над мостом взметнулись болотные огни. Их мертвенный свет не на шутку напугал сопровождение Хиромасы, да и сам придворный музыкант ощутил, как кровь стынет в жилах. Впрочем, вместо того, чтобы приказать поворачивать, он покинул повозку, распорядившись ждать его тут.. И лишь теперь заметив, что девушка пропала.
Огни разгорались все ярче, словно надеясь отпугнуть прохожих. Но не им испугать воина. Хиромаса пошел через мост. Несколько шагов - и под его ногами проседают, прогибаются доски, а вода внезапно кажется ближе... Черная в этом свете. И глубокая, как никогда раньше.
Налетевший порыв ветра чуть не сбил его с ног, а когда он утих - вместе с ним исчезли и огни.
Минамото-но Хиромаса продолжил свой путь, унося глубоко в сердце образ прекрасной девушки, ищущей в сплетении улиц свою дорогу, и искренне надеясь, что ей удалось выбраться с незнакомого перекрестка.

Луна медленно плыла в облаках, освещая старый сад далекого дома на северо-восточной окраине. Уже много лет он пустовал: никто не взялся отстраивать его после пожара, бушевавшего там больше двух десятков лет назад. Деревянный каркас все еще стоял, уже изрядно скрытый высокой травой, но вряд ли кто сейчас мог сказать, что некогда на этом месте стоял дом, изяществом способный сравниться с императорским дворцом. Шумит ветер травой, перекатывая волны озимых всходов, серебрит луна зеленое море...
На том, что некогда было верандой, сидит ребенок. Он вертит в руках жемчужно-белый зонт и улыбается, слушая нежный голос женщины, стоящей по щиколотку в мокрой от росы траве.
Женщина молода и прекрасна. Но ветер, столь бесстыдно касающийся серебряно-серой ткани ее кимоно, расписанного по подолы лепестками сакуры, не смеет коснуться ее иссиня-черных волос. В глазах ее пляшет луна.
- А когда наступает весенняя пора, она вновь и вновь возвращается туда, где осталось ее сердце. Но темна ночь, и никто не ждет ее у порога.
- Ты рассказываешь грустные сказки. Но лучше тебя их все равно не рассказывает никто.
- Тебе рассказывали слишком мало сказок, малыш. Бывают и те, что заканчиваются счастливо.
- Расскажи, ну расскажи мне такую! - ребенок подскочил на ноги, становясь почти одного роста с женщиной.
- Одну?.. Ну, если одну... Пока не взойдет солнце - слушай. Жил был один аристократ, решивший во что бы то ни стало последовать зову своего сердца. И пустился он в путешествие, надеясь обойти всю землю, но найти ту единственную, что разделит с ним жизнь, любовь и счастье. И ему не пришлось долго скитаться, потому что ками были милостивы к нему. Но девушка, которую он полюбил, просила его об одном: никогда не оставляй огня в спальне. ЧуднЫм показалось юноше ее желание, но не задумываясь пообещал он исполнить его. И они отправились в путь. Долго ли они ехали, коротко ли, но поселились они в предместье большого города, сыграли пышную свадьбу... Но человеческое сердце слабо: оно подвержено червю сомнения, что гложет изнутри, превращая самые благие намерения в скобы, сжимающие сердце. Юноша так любил свою молодую жену, что где только ни появлялся, ни разу не посмотрел ни на одну красавицу. Даже и при императорском дворе не нашлось той, что могла бы привлечь его внимание. И тогда кто-то шепнул, что жена-то у него лисица, приворожила юношу и не отпускает. Ведь ни есть, ни спать тот не может вдали от ненаглядной своей. И так громок стал со временем этот шепот, что не выдержал юноша, и сомнение поселилось в его сердце. Пристальней стал приглядываться он к своей жене, а после зашел в опочивальню, неся в руке свечу... И склонился над спящей женщиной, вглядываясь в ее лицо. Проснулась она, огня свечи испугалась... Изменилась в лице девушка, вскакивая с кровати... И вскрик застыл в горле испуганного юноши: на стене замерла, повторяя все движения девушки, лисья тень.
- И что? Она осталась с ним?
- Нет... Она убежала в лес, потому что не может лиса жить с человеком, знающим ее истинную суть.
- Он бросил все и ушел за ней?
- Нет, он остался среди людей.
- Они встретились по ту сторону жизни?
- Тоже нет, - девушка улыбнулась и взъерошила волосы на голове ребенка.
- Тогда почему ты сказала, что эта сказка заканчивается счастливо?
- Потому что....
Ночь стремительно заканчивалась, предрассветное небо было полно птичьих трелей, а ставшие белоснежными облака прятались за горизонт. На пустой веранде сожженного дома остался бумажный зонт, да вокруг была примята трава, словно и правда был здесь кто-то...


2.
До полудня Минамото-то Хиромаса думал о вчерашнем происшествии на мосту и, едва дождавшись, когда его отпустят из дворца, направился к Сэймею.
Абэ-но Сэймей полулежал на веранде своего дома, небрежно опираясь локтем о пол. Рядом с ним сидела девушка, игравшая на кото. Увидев гостя, девушка смущенно прекратила играть, поднимаясь и торопясь скрыться за ширмой.
- Сэймей, неужели она живая? - В голосе Хиромасы звучало удивление несравнимо большее чем то, что он испытал, впервые увидев шикигами.
Онмёдзи не ответил, лишь рассмеявшись в ответ. А из-за ширмы не доносилось ни звука. Хиромаса едва боролся с желанием заглянуть туда, и лишь вежливость удерживала его от такого поступка.
Девушка вернулась на веранду через считанные мгновения, чтобы, принеся полный кувшин саке, упасть на пол ажурным кусочком бумаги.
- Сэймей! - Возмущению уже было поверившего в то, что это - живая девушка, Хиромасы не было предела.
- Ты хотел мне что-то рассказать?
- Да... Но откуда ты знаешь?
- Солнце еще не село, а ты уже пришел в гости. Или тебя послал тот тип, или ты просто очень хочешь мне что-то рассказать.
- Д-да...
И Хиромаса заговорил, рассказывая Сэймею и о девушке, и о лунной ночи, и об огнях, вспыхнувших на мосту.
- Разве в этом есть что-то чудесное? - Сэймей пожал плечами, - По-моему, всего лишь ночь, луна, светлячки и девушка, потерявшаяся по пути...
- Но ведь... - Хиромаса задумался. Может и правда, может, ему лишь почудились огни? Может, принял за них ранних светлячков? Задумчиво взял он с тарелки сушеную рыбу и пригубил саке.
Сэймей, не переставая улыбаться, сделал глоток из своей чаши.
Время потекло незаметно, вновь напомнив о себе лишь закатными лучами. В то время как на западе небо оставалось чистым, с востока быстро надвигались дождевые тучи.
И вот - последний луч солнца коснулся крыши дома на улице Цутимикадо, и ворота дома распахнулись, пропуская нового гостя. Ребенка, вцепившегося руками в закрытый зонт. В руке малыш держал бумажный фонарик, уже зажженный, несмотря на раннее время.
Хиромаса замер, пораженный.
Амэ-фури-кодзо неспешно зашел в сад Сэймея, ласково встреченный словно из воздуха взявшейся Мицумуши, и подошел к веранде, оставляя за собой мокрую землю там, где ступала его нога.
- Госпожа Кудзу не смогла вчера найти дороги к твоему дому и просила меня передать ее просьбу сегодня.
Сэймей, до того улыбчивый, внезапно стал серьезен. И Хиромаса уловил это изменение в настроении друга, подобравшись и удивляясь самому себе. Если бы ему раньше сказали, что он сможет вот так запросто видеть духов и воспринимать это как что-то обыденное, он бы лишь засмеялся в ответ на такую нелепость. Но годы знакомства с Сэймеем сделали свое дело.
- Что просила передать госпожа?
- Что ждет встречи этой ночью. И что будет рада увидеть любого, кто придет с тобой.
- Я приду, - Сэймей мягко улыбнулся ребенку, и тот озорно улыбнулся в ответ, затерявшись в потоках внезапно хлынувшего с небес ливня.
Хиромаса не стал долго тянуть время:
- Я пойду с тобой?
- Со мной? - и негромко рассмеялся. - Пойдем.
Так они и сделали.

3.
На улице ребенок догнал их вновь. Беззаботно прыгая по лужам, он то и дело заходился веселым смехом. Небо стремительно темнело, ветер словно торопился нагнать как можно более плотное покрывало для остроконечного месяца. Сэймей наблюдал за тем, как резвится дух дождя и то и дело бросал взгляд на небо.
Ребенок то шел рядом, то забегал далеко вперед и останавливался, ожидая своих попутчиков, но Хиромасу не покидало ощущение, что амэ-фури-кодзо ведет их туда, где Сэймея ждет таинственная "госпожа Кудзу".
Дороги становились все более размытыми и нехожеными, а через какое-то время и вовсе вывели их на окраину.
Сэймей, прихвативший с собой кувшин саке и несколько связок вяленых рыбин, ровным шагом следовал за духом дождя. Он не нуждался в этом проводнике, но в тоже время не хотел отказываться от него.
Хиромаса то и дело оглядывался на город, утонувший в сумерках, и думал, куда же ведет дорога, по которой они идут. Когда впереди показался остов дома, покинутого много лет назад, Хиромаса удивленно посмотрел на Сэймея. Тот уверенно шел к дому по едва заметной в уже высокой траве тропе. Ребенок уже стоял на веранде, прикрываясь от дождя своим зонтом. Фонарик, повешенный на чудом держащуюся балку, гостеприимно светил людям.
- Сюда! - Амэ-фури-кодзо махнул рукой, словно намереваясь обратить на себя внимание. Но Сэймей уже и так шел по траве, примятой чьими-то легкими шагами, да и Хиромасе не оставалось ничего иного, как последовать за ним.
Сэймей легко запрыгнул на веранду, опускаясь на относительно сухой участок пола. Ребенок устроился на самом краю деревянного настила, свесив ноги и то и дело болтая им в воздухе. Хиромаса тоже забрался на веранду, оглядываясь по сторонам.
От некогда большого дома остался обгорелый каркас, кое-где чудом сохранилась крыша, веранда почти целиком уцелела.
- Что здесь было? - он и не понял, как задал вопрос вслух.
- Немногим больше тридцати лет назад здесь жил один аристократ, которому не повезло оказаться неосторожным с огнем.
- Сэймей-доно, - звонкий детский голос легко перекрыл шум утихающего уже дождя. - Вам тоже известна эта сказка?
- Сказка? - Сэймей улыбнулся ребенку. - Какая?
- Ну, сказка со счастливым концом про Лису-деву и человека, ее полюбившего...
Хиромаса удивленно посмотрел на амэ-фури-кодзо:
- Сказка со счастливым концом?
- Да, - вместо духа дождя ответил Сэймей. - Ты несомненно слышал ее. Или какую-то им подобную. Про юношу, влюбившегося в прекрасную деву. Влюбившегося столь сильно, что вопреки воле родителей он рискнул взять ее в жены, а после - внезапно - через много лет жизни вместе, узнал, что его жена - кицунэ. Иногда - поднеся к ее лицу огонь. Иногда - заметив тень на стене. Иногда - испугав ее собачьим лаем. И тогда дева-лиса навсегда покидает дом, где раскрыли ее сущность. Впрочем, те же сказки говорят, что Оно, житель одной из провинций, в туманных пустошах встретил свою любимую и привел ее в свой дом. Он был счастлив с ней, у них даже родился сын. А потом, испуганная лаем собаки, она явила свой настоящий облик и покинула человеческий дом, возвращаясь в родные леса. Но Оно стал ее искать и звать. И говорил он ей: "Ты можешь быть лисой – но я люблю тебя, и ты мать моего сына; ты можешь приходить ко мне, когда захочешь". Дева-лиса услышала Оно, и с тех пор каждую ночь приходила к нему в облике женщины, а утром убегала в пустоши в облике лисицы. Так и назвали деву-лису "ки-цунэ" – "всегда приходящая".
- Всегда приходящая... - Хиромаса покачал головой. - Вот не пойму, ты мне сейчас рассказал человеческую легенду или лисью сказку?
- А разве для сказки есть разница? - Сэймей улыбнулся, протянув руку, чтобы провести по плечу совсем поникшего амэ-фури-кодзо.
Тучи расходились, то и дело в небесах проглядывали звезды, и дух дождя закрыл зонт, собираясь в скором времени продолжить свой путь.
- Наверное, нет, - задумчиво произнес Хиромаса.
- Госпожа Кудзу рассказывала мне другую сказку. Но твоя лучше, - амэ-фури-кодзо снова заболтал в воздухе ногами. - В твоей они еще встретились. А в ее сказке ребенок и его отец остались одни, а дева-лиса больше никогда не вернулась в дом своего мужа.
- Это тоже счастливая сказка, - Сэймей негромко рассмеялся. - Счастливая лисья сказка.
- Но почему же ты сказал, что это - счастливая сказка? Разве ж это счастье - оказаться разделенными рекой времени, когда уже нет пути к былому счастью? - спросил Хиромаса.
Сэймей улыбнулся в ответ, и улыбка его в этот миг больше всего походила на лисью. Такая же лукавая и немного печальная.
- Каждый из них знал, что их дитя сможет жить в обоих мирах сразу, не заставляя себя раз и навсегда выбрать лишь один. - Он наполнил чашу саке и подставил лицо теплому дыханию ветра. - Именно в этом видела счастье Кудзуноха. А вот и она сама, - Сэймей поднялся, делая несколько шагов навстречу...
Луна медленно выплывала из-за горизонта, освещая луг, по которому к ним неторопливо приближалась вечно юная девушка в кимоно, расписанном лепестками сакуры.

запись создана: 06.10.2009 в 22:15

@темы: Япония, Хэйян, Сэймей